Этот рассказ написан мной ещё в мае 2021 года. Вы могли читать его в моем старом и новом фейсбуке, в журнале "Знамя" и даже здесь, на канале в прошлом году 4 июля. И, как, наверное, догадались те, кто читал, рассказ посвящен Алексею Анатольевичу Навальному.

Синие прозрачные цветы на хуторском кладбище смотрят в серое небо. От скрипа калитки на ржавой оградке с разных концов погоста взлетают воробьи, испуганно пересекаются в воздухе своими маршрутами, хаотично крестя всех тех, кто не взлетел с ними. Ветер гоняет по могилкам упаковку из-под дорогих чипсов, в большие праздники не принято скупиться, таковы христианские традиции.
— Если рожу сына, назову в честь деда, — говорит модно одетая девушка.
Старушка, державшаяся за нее рукой, отпускает внучку, садится на скамейку и, уже вцепившись в края поминального столика, испуганно, с одышкой возражает:
— Тоже мне удумала, героя нашла, я твоей матери наказала, чтобы меня с ним в одной могиле не хоронить, всю жизнь нервы тянул.
Внучка, улыбаясь, своим платком вытирает эмалированный портрет на надгробии с надписью «Любим, Помним, Скорбим».
Пожилая женщина продолжает:
— Ты сама подумай, будет твой сын в деда — горя хлебнешь. Мы же очереди на «Москвич» лишились в 1978-м, после того как он на партсобрании на секретаря райкома Генку Никулина наорал, спасибо Генкина жена моей матери сестрой приходилась, а то бы и не знаю. А еще с участковым Мишкой подрался, виданное ли это дело, из-за поросят драться. Тем более которых подарил Мишке главный ветврач Козаков, когда он их поймал с зоотехником, продававшими совхозных поросят на базаре в Дубовке. Это спасибо Мишка — участковый, его родной брат был, а то бы где-нибудь в тайге сгинул. Одним словом, кровопивец твой дед.
Уже к вечеру, собрав крестьянские гостинцы и немножко денег, сунула в руку уезжающей домой внучке свидетельство о рождении деда:
— Возьми, вдруг там кто спросит, почему таким странным именем сына назвала. А ты им вот — бумажку, так мол и так, в честь деда своего, депутата сельского совета, ветерана труда, Алексея Анатольевича Немова, кстати, 1947 года рождения и члена партии.

#рассказы_Прошаков

***
Весь город не уместился вдоль Гаронны. Я думаю из-за лени, или какой другой изящной, присущей французам и другим цивилизациям привычке. Ветками донского перекати-поля улицы, трамвайные и автобусные линии, цветущими кустами и деревьями, отходят от русла реки. Упавшие за миллион лет в воду звёзды оживают в ночь на 14 июля и взмывают фонтаном в небо, превращаются здесь в фейерверки над водной гладью реки.

Прогуливаясь, спеша, или просто суетясь по шершавой, необработанной гранитной плитке или отполированным  подошвами времени булыжникам мостовой, разглядываешь свои ростки. Чем больше ты здесь ходишь, мимо этих картинных домов из прошлых веков или современных многоэтажек из молочных каркасов и несуществующих хаотичных лунных лучей, тем больше он становится твоего цвета, этот город Бордо.

Стекая с автобусных и трамвайных остановок к Пале де Жюстис, жители переполняют уличные кафе, выпирают из них, как апельсины, расфасованные в сетки. Пожилые женщины христианского формата изящны что в коротких юбках, что в длинных, или даже брючных костюмах. Будь она с с белым пуделем, под ручку седовласым старичком или жгучим молодым брюнетом. Про других женщин, в их естественной разнообразной красоте, у меня нет возможности рассказать даже поверхностно. Да наверняка и ни у кого нет.

Мы с Яковом проходим мимо башен старого замка Ха. Явно искореняя мое невежество, сын сообщает, что когда ему было два года, он в этой башне работал механиком. Первый порыв - быстро вспомнить. Не то чтобы я ему не верю, а так, для уточнения, но все же мне кажется, когда ему было три года назад два года, он преимущественно жил в Волгограде с наездами в  хутор Медведев. Но я себе не очень сейчас доверяю по причинам, прямо таки скажем, мистическим. 

Яков, непонятно мне почему, с первого взгляда полюбил орган собора Сен-Андрэ. Орган для него - это самое на данный момент живое существо в мире. Он очень переживает, что его будут после нового года реставрировать, то есть разбирать. Рассказывает всем, что старый орган был совсем не такой, и что он ему нравился больше, и очень печалится, что мы не приехали в Бордо раньше, когда тот, прежний инструмент не успели еще разрушиться.

Он сидит молча по полчаса в соборе (Яков молча полчаса сидит!!!) и смотрит на эту мощь. Говорит шепотом, уходя плачет, заявляя, что будет скучать по своему любимому органу, как только выйдет за дверь.  Мы практически каждый день ходим с ним туда. Вообще, он себя чувствует очень комфортно в этой церкви. Ориентируется, словно   правящий Архиерей или как они тут правильно называются. Снаружи здания показывает где что находится внутри.

Еще одно его любимое занятие — рассказывать, что в старых домах есть подвалы и чердаки. Поневоле поверишь в то, что этот город ему знаком давно. Ну и, в конце концов, путь паломников святого Якова, тоже ведь именно через Бордо проходил. О чем свидетельствуют сохранившиеся памятники истории и архитектуры. Некоторые ещё с XI-XII веков. 

Так что существуют на самом деле реинкарнации или нет, но генетический анализ с потомками мэров, епископов, философов, а также других, не менее уважаемых жителей Бордо, лет этак за пятьсот, я бы на всякий случай сделал.

#рассказы_Прошаков

***
Пью чай из чифир-бака в Бордо. Разговаривая, и разглядывая мысли об экономике и социальном благополучии россиян и французов. Россияне всегда со своим самоваром - советом, в лучшем случае - рассуждением. Мы всегда точно знаем, почему соседи живут лучше нас: потому что за наш счет. Жду с нетерпением завтрашние облака как представитель нации, изобретшей туманы и зависть.

В словаре русских сравнений Мокиенко не нашел сравнения с пальцем.
Очередной раз разочарован в науке. Я больше, конечно, доверяю идеям марксизма, что человека формируют и воспитывают машины и орудия труда. Вот меня, к примеру, сформировали лопата, вилы и мотыга.

Там, на моей малой родине - в междуречье, в августе, земля смотрит в небо подсолнухами. Подсвечивает галактику. Маленькие пыльные домики и вымокшие до черноты куреня стоят в зелени зреющих яблонь. И тут и там окна затянуты выгоревшей и запыленной сеткой так, что рассмотреть ночью звезды и услышать чистый звук вселенной ни у кого нет возможности. Только утром из местных новостей.

На линялых от времени и солнца хуторских погостах ветер треплет (или как говорили местные "губан шаволит") принесенные к Пасхе ядовитой расцветки искусственные цветы. Жутко, что твои микробы под микроскопом.

От берегов Дона до берегов Волги новодельные, и так и не восстановленные старые и намоленные церквушки по ночам постанывают и печально перешептываются между собой. Ропщут и негодуют лики святых, устремив свои взгляды к спасительному небу. Ждут полнолуния, чтобы уйти через луну-калитку и так ей хлопнуть, в коллаборации с силами неземными, чтобы лампадки над иконами в домах священнослужителей, восхваляющих убийства и убийц, и всего клира, навек погасли.

Как бессонница, разврат, убийство, предательство и проблемы с пищеварением после многолетних злодеяний, раскаяние и в итоге вымоленное прощение - обязательные условия для святости в русском  христианстве. Так и эмигрантские страдания невозможны без навязчивого запаха жареной картошки на сале. Истекающего жиром рыбца. Салата из “памадоров” и малосольных огурцов, политых обильно горчичным маслом. Раздирающих душу воспоминаний о том, как бородинским хлебом вымакиваешь, оставшуюся в эмалированной чашке, юшечку и колечки лука. После, отдышавшись, отказавшись от жаренных до хруста карасиков в сметане, оставив силы только на одну пышку с каймаком. Заполировать все это парой столовых ложек тягучего разнотравного свежеоткачанного мёда и залить истосковавшееся нутро духмяным чаем, сёрбая вприкуску с кусковым, а если повезёт, то и с вареным сахаром.

Горячий чай - первое спасение от палящего солнца в степи. Через пот от усердного  чаепития из тела уходит зной и возвращаются силы. У бывалых, видевших жизнь с разных сторон, которых у нас всегда сверх меры, так как с Дона выдачи нет, это не просто чай, это еще и чифир. Само-собой из чифирбака. И разговоры возле него, какие я четко запомнил из детства.

Наверное, это пастух Серёга Стич. Если вспомните Гойко Митича в роли Чингачгука, то вот добавьте к его образу привязанные к седлу кирзовые сапоги, а на босых ногах, где еще с первой отсидки за кражу лошадей вроде как из стволов-пальцев растут зеленоватыми, цвета детских соплей, буквами кривые наколки. Аллейка на правой как бы спрашивает:
- А вам куда?
И тут как бы палисадник с левой лениво и непринужденно отвечает каракулями веток:
- А вас ебёт?
Сей незамысловатый, но, согласитесь, крайне философский диалог сознательного с бессознательным торчит из стремени, штрих-пунктир черно-коричневых ногтей, подчеркивает актуальность бытия.

Вторая наколка у Серёги появилась уже на втором сроке - тоже за кражу лошадей. На том месте, где старшее поколение сидельцев кололо профиль Сталина, или какой другой зазнобы, у него была богатырская лошадь под седлом без седока и приваленное к ней копьё. Следы сапог вели от лошади подмышку. И когда Стич поднимал руку, в зарослях подмышки, как под кустом, спустив портки сидел Богатырь, справляя большую нужду. И так это было натурально, что сомневаться в эстетическом вкусе пастуха центральной усадьбы совхоза “Пролетарий” причин не было.

#рассказы_Прошаков

***
Сегодня, когда во Франции отмечают национальный праздник L’Assomption - Вознесение Богородицы, второй по значимости после Дня взятия Бастилии, история празднования которого начинается с 595 года, Якову исполнилось 5 лет. Знакомый француз так и сказал:
- Повезло Якову, у него теперь всегда будет в день рождения выходной. 

Вспоминаю, как на днях мы возвращались с последнего летнего органного концерта. Было дождливо. Уже начинало темнеть. На пешеходном переходе встретилась пара, мужчина в  штормовке с капюшоном, брюках и высоких ботинках. Она в шлёпках, легких шортах и воздушной майке. Мы сворачиваем за угол и мои мысли, от классической музыки и того, что Якову удалось даже посидеть за органом и понажимать на клавиши, тоже на  минуту сворачивают - вот пара: он тепло одет, она, ну прямо сказать, не по погоде. Наверное его любовь не греет, а её греет. И только мои мысли возвращаются к тому, что Анна Орлова пообещала похлопотать за Якова перед органистом собора Сант-Андре на предмет обучения, как Яков, указуя на башни крепости Ха спросил:
- А в каком году она была разрушена?
- Ну, это нужно учёных почитать… - отвечаю я и не успеваю закончить фразу каких ученых - краеведов, историков, архитекторов и тп. 
- Зачем вам эти учёные? Просто читайте моих старых историков! Они хранятся в библиотеке на пятом этаже, - имея в виду Patrimoine - отдел редких изданий и манускриптов отвечает Яков.
Ольга моментально находится:
- А как  зовут твоих историков, не помнишь? И много их у тебя вообще?
- Да их всего три: Ган, Тян и Пан,. - со вздохом сообщает сын.
-  Тут, кстати был в 19 веке Епископ один, тоже Жаком (Яков) звали, - обращается уже ко мне мне Ольга, причем с таким видом и таким тоном она это говорит, будто она мать и этого Якова, и того Жака. Ну, или уж в крайнем случае, это с её благословения он стал епископом. - Восстанавливал авторитет пошатнувшейся после Революции католической церкви. Очень тут его уважают. При нём, кстати, как раз и крепость эту разбирали - город разрастался, место нужно было, а она запущена была сильно со Средневековья.

Мы уже не удивляемся, а раньше даже делали попытки сопротивляться, когда Яков упирался, как осел, отказываясь идти, и вел нас какими-то тропами через дворы, а не как мы желаем по тротуарам или куда показывал навигатор.

Помню, как однажды, решил сводить его в очередной раз на детскую площадку в парке La Bechade. А он уперся и пошёл с той стороны, где мы вообще никогда не ходили. Все мои аргументы, что там делать нечего, и лучше сразу пойти на площадку с батутом, как мы это делаем обычно, его не убедили и мы пошли нехоженной тропой. Камни и песок набивались ему в сандалии, и хотя обычно его это раздражает, тут он молча их вытряхивал. Мои предложения вернуться игнорировал. А когда через несколько минут обнаружилось, что часть каменного забора - это остатки какой-то старой кладки с бойницами для пушек и щелями для лучников, Яков шел и рассматривал их, только уточняя, что “вот отсюда стреляли из пушек ядрами по англичанам”. И как только старая стена закончилась, он тут же утратил интерес к парку, развернулся и сказал, что теперь пойдем домой, и на площадку заходить не будем. Ну, не будем значит не будем, делов-то, придем в другой раз. Время у нас вроде как ещё есть…

Хотя, вот может быть сейчас над этим местом, над Бордо, над всеми нами, собравшимися здесь со всего мира, пролетает комета, которая возможно пролетала тут последний раз 5 тысяч лет назад, и теперь удивляется  этому сверкающему городу и существам, населяющим его. И будет большим везением, если через 5 тысяч лет, ей посчастливиться снова увидеть Землю целой и невредимой.

#рассказы_Прошаков

#рассказы_Прошаков

Осень никуда не уходит, она должна быть с человеком рядом. Так нам легче грустить и переживать всё происходящее вокруг нас - мы так привыкли.

Совершенно неотличим запах наступающей осени от запаха наступающей меланхолии: и то, и другое одинаково растворяется в воздухе, как кусочек сахара в чае. Осень всегда рядом. Присматривает за тобой и переживает, когда у тебя что-то идет не так огорченно вздыхает, заботливо и неразборчиво, словно мать молитву, шепчет, шурша опадающей листвой, что-то нужное.

У меня дома, на хуторе, осень коротает время, перебрасываясь со мной ленивыми фразами под каштаном - свернулась, Рыжая, между поленьями дров котом Гансиком. В полдень стелется под старыми лозами винограда, дремлет до тех пор, пока ее не разбудят осы, которые прилетают в акурат за три дня до того, когда к ночи температура упадет с 45 до 10 градусов С°, и мякоть любой поздней ягоды, даже лежащий в багарной пыли арбуз, наполнится…

В Бордо ночь. Дождь, молния, гром. В России уже 1 сентября. Во Франции календарная осень начинается после церковного индикта в России, со дня осеннего равноденствия. Такие вот перепады: ночь пахнет устрицами, а еще несколько часов тому назад тихое солнце сопровождало меня в Ашан за свежим багетом по 0,62 евро за штуку. Нежно пытаясь светить сквозь листву двухсотлетних деревьев Один настырно-услужливый луч подсветил уже упавший на землю желтый лист. И я уже как бы его перешагивал, но этот луч, теперь уже заглядывая мне в лицо, беспокоясь, что я прохожу мимо такого подарка прошептал прямо в ухо:
- Подними, это твой билет в осень. Без пересадки.
Пришлось этому заботливому пучку тепла и света объяснить, что я тут не один и что у нас багаж ого-го какой большой и дорогой. Что не хватит всех листьев со всей рю Каторз Жуэ.

#рассказы_Прошаков

#рассказы_Прошаков

Любит ли кто ещё Шато Лафит так, как кардинал Ришелье и я?

Хоть и не хватает для гармонии и эстетического равновесия при употреблении этого вина вот лично мне гранёного стакана. И ничто так не напоминает мне домашние, нашего междуречья красные вина. Наверняка этим завистливым хапугам Ротшильдам не удалось прикарманить нашей землицы. Вот поэтому они и удовлетворились, чем смогли, тут, во Франции. Знамо дело, конечно, досадуют. Но пусть пьют, что есть. Правда, что делаем и мы сейчас, раз нету нашего донского.

А тут ещё камины в Бордо стали с похолоданием топить. Обеспокоенный мэр и жители, чтобы уменьшить загрязнения воздуха решили, что вокруг города теперь не 130, а лишь со скоростью 110 км в час ездить можно автотранспорту, нечего газовать лишний раз, коль дрова горят в каминах. А сам мэр на велике рассекает. Радостный такой. Заботой светится о вверенных ему жителях, значит и о нас. 

Казалось бы дрова и дрова, горят-дымят одинаково. Дым из труб кучерявится над крышами жилищ людей по одним законам, хоть для замков, хоть для казачьих куреней. Но вот какое дело. Дым от каминов тут, в Бордо, имеет другой запах и фасон, чем дым из трубы над хуторским пятистенком в степях междуречья…

Полный текст здесь.

#рассказы_Прошаков

Французский дневник
(Отрывок)

Прожитая неделя лежит перед нами, как туша убитого прирученного животного. Как выпестованный и откормленный хозяйскими руками боров. Жалко, но сала, холодца и жаренной картошки со свежей свиной печёнкой хочется больше, да оно и полезней, и нужней для организма.

Семь прошедших дней тишина крадётся по Бордо и люди и птицы уходят от неё. Поэтому здесь, наверное, и нет бродячих псов и дворовых котов. Вместо них снуют хаотично велосипеды.

Мало кто понимает, как движется это то ли онемевшее, то ли обеззвученное пятно.
Где оно будет ещё через неделю, месяц, год…
Какие хутора, там на Родине не дождутся смеха. Какие и где заводские окраины стихнут, так и не покрывшись графити. Не слышно для мира обрушатся многоэтажки.

ООН взвигнуло от того, что две тысячи лет престолонаследия японским императором может быть только мужчина. Зря им неизвестен мужчина, возомнивший себя богом.

На автобусной остановке тишину, как самолет, переходящий звуковой барьер, разрывает женский голос. Женщина в белом, этакая снегурочка лет пятидесяти пяти, говорит по телефону. Так, обычно, выглядят женщины на постсоветском пространстве после того, как у них пристроены дети, и они принимаются за поиск нового счастья. Эмоциональная, вернее, русская речь, режет тишину транспорта и французских слов.

Когда в общественном пространстве Бордо звучит монолог на русском языке, это не обязательно говорит россиянин. Это может быть и украинец, и кавказец, и азиат, да и вообще кто угодно. В том числе эфиоп.

Подходит автобус, открываются двери с придыханием, с этаким нашим южным донским "Ш", словно дышат, чтобы окно запотело. Я, без всякого там "Madame, allez-y", пропуская вперед в автобус даму в белом, говорю просто по-русски, не растрачивая энергию:
— Проходите.

Она, так и не переставая говорить в телефон, проходит. Из глубины салона доносится:
— Да не знаю я кто это, это не со мной.

Тишина.

— Ты что, ревнуешь?

Смех. Тишина.

Для французов русская, арабская, любая не французская речь — это тоже тишина.

— Да, откуда я знаю, кто это такой, зашел человек просто в автобус, — встревоженный смех и оправдание.

Через несколько остановок, на барьере Пессак, я выхожу. Двери автобуса дышат мне в спину, набирающие силу оправдания на русском не очень литературном уезжают в своё будущее.

На пересечении улиц стоит, притулённая к углу дома, елка. Остатки золотистой новогодней, ну, в смысле тут, во Франции, Рождественской, фольги, дрожат на зеленых иголках, свисая простудным явлением. Ага, значит где-то тут рядом, возможно что в этом же доме, живут люди, понимающие обсценную лексику на ред ком и могучем, и чтущие традиции выкидывать елки из окна через месяц после нового года…

Продолжение следует.

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)

В Бордо приехал, сбежавший из Москвы, националист. Борец за традиционные ценности и участник акций и погромов против гейсообщества. Через третьих знакомых, мне позвонили и попросили его больного с температурой, без денег, голодного, промокшего, сидящего на ж/д вокзале, пристроить хоть куда-нибудь на ночлег и чем-то помочь.

Таблеток, харчей, сухое бельё я ему привез. А вот с ночлегом проблема. Денег снять ему отель за 100€ у меня не было, да и сейчас по большому счету нет. Кинули клич по эмигрантам, кто сможет приютить. Объяснили, что фашист, но против войны и уехал из-за преследований.

Человек, по имени, ну скажем Рок, его идентифицировал по соцсетям, повздыхал-повздыхал, но сжалился и приютил. И вот этот наш борец за чистоту и непорочность русской расы, и традиционные ценности, счастливо ел и пил ликер, и спал в тепле, в маленькой студии Рока, под радужными флагами всех мастей.

Я даже думаю, что когда Милонов будет вынужден бежать из России его тут тоже покормят.

Отдельно, как и бежавшие от мобилизации мужчины, есть тут женщины, бежавшие от домашнего насилия. Некоторые из них с детьми.

Эмиграция делится не то что на землячества, а скорее по национальному признаку.
Если тут люди с Дальнего Востока, из Сибири, Москвы и Питера, Краснодара, Пензы, Волгограда еще как-то могут быть одним целым, то уроженцы Кавказа, Татарстана, Башкирии, хоть и плотно общаются все со всеми, но держатся особняком, как и выходцы из бывших республик СССР.

Что ещё раз подтверждает, что ничего их с русскими не объединяло и не объединяет, кроме ёлки и мандаринов на Новый год, да шашлыков на майские праздрики.

Здесь все становятся практичными. Делятся друг с другом где найти русскоговорящего врача и другими эмигрантскими лайфхаками. Ну или, например, протекциями. Например, как заработать 30 евро за 2 часа выгула собки, когда ее хозяева отдыхают на море. Всего пусть неделя, но я из это благодарен.

Самая большая группа эмигрантов, это те, без кого России действительно плохо и будет ещё хуже. Сразу скажу, что в отличие от украинцев, бежавших от войны, россияне уехавшие по этому поводу из своей страны, наверное в количественном отношении уступают, но по остальным параметрам их превосходят.

И первый признак — это возраст. Из РФ уехали, в основном, молодые, образованные и состоявшиеся люди. Часто семьи с детьми - до пяти (!) детей. Они целеустремленны и на происходящее смотрят трезво. А это значит адаптируются. Первое, что они делают — учат язык, ищут работу, волонтёрят. Врачи становятся медсестрами, или (если есть деньги) идут снова учиться на врачей, инженеры— механиками, философы — дворниками, балерины — официантками и фитнес-тренерами. Все понимают, что любая работа здесь — это возможность интегрироваться в общество. Замечу — в свободное общество.

Уровень интелекта, совести, свободомыслия и порядочности в этой прослойке более чем высокий.

Они терпеливы, как физически, так и морально, а здесь есть, что терпеть - уж поверьте. Вся эта негрантовая, эмоционально открытая между собой прослойка, помогает друг другу, кто чем может.
Они тоже пишут, спорят и митингуют, ходят в бары, библиотеки и по местам, где можно недорого купить продукты и найти бесплатные курсы французского. Но главное, как и на Родине, заняты работой или ее поиском.

За каждым человеком —уникальная история, одинаковых просто нет. Время интереса к ним ждать нужно еще долго, до сих пор еще почти никого не интересуют судьбы уехавших в двадцатые годы прошлого века.

Не изучив и не обнародовав причины, истинные причины того, почему бежали от Ленина и от Брежнева. И не нужно впадать в иллюзии о гуманности времён Леонида Ильича. Был и Буковский, и Довлатов. А кому, скажите на милость, мешал в 1982 году 75-летний Варлам Шаламов?

Об уехавших сегодня не имеет смысла рассуждать не вспомнив из-за кого и из-за чего, всю последнюю сотню лет уежают из России люди.

Кто-кто, а уж политологи, даже если они из России, должны знать, что рассуждать о российской эмиграции, не говоря о корне этого явления — злонамеренное пустословие.

Французский дневник (отрывок)

Посвящается моей читательнице А. П. , которая празднует сегодня своё девяностолетие. Смелостью и жизненной мудростью которой я восхищаюсь. С чем я от всего сердца поздравляю её, её детей, внуков и правнуков.
С уважением, Прошаков.

Возможно весна на кого-то и наступила, но в Бордо она просто обнимает, вот прям весь город, и всех его жителей, хотят они того, или нет.

Цветущие мимозы огромными пикаччу нависают над тротуарами. Цветущие абрикосы миллионами накрашенных бледно-розовой помадой губ нимфеток целуют натянутую над Гаронной синюю парусину неба. Другие косточковые породы тоже не отстают, но их цветы — это уже миллиарды восковых улыбок многоопытных нимф. Нарциссами, ромашками, и еще бог его знает чем, первых оттенков весны в конце février, как ворохом перемеренных опытной дамой, собирающейся на новое свидание, нарядов, весна устелила землю везде, где нет брусчатки и асфальта.

Серый цвет домов, церквей, крепостных стен и даже непонятных учреждений стал добрее. И даже веселее, как и серый цвет кафе и ресторанов с огромными кокетливыми, или похотливыми глазищами-витринами с накладными ресницами — навесами. С макияжем из наличников, мозаики и корон-береток — вывесок.

Неторопливые, снующие по им одним понятным маршрутам, как огоньки по лампочкам гирлянд, горожане растянулись по улицам. Сияют. Есть люди-букеты, есть веночки из еловых веток, колокольчиков и свечек, которые зажигаются радужными веснушками. Раскрашивают лицо хорошим настроением, это здесь обязательно, как правила дорожного движения.

Почему это так тут происходит, не знаю. Может это были требования бастующих работников почты или винной лавки.

Ну да бог с ними. Ходят беспечные, на дворе уже 2 марта, а они щерятся во все свои блестящие зубы и совершенно не просят друг у друга прощения. Вот так весь год — радуются и улыбаются каждому встречному-поперечному. И не отвлекаются на такие серьёзные вещи для России - один-единственный раз в год закатить под лоб глаза, перестать злобно смотреть на всё и вся, и попросить прощения по заранее заготовленному плану: разослав всем контактам в телефоне какую-нибудь прошлогоднюю гифку.

#рассказы_Прошаков

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)

О чем пишут мне из России бывшие граждане СССР и россияне, разбросанные по миру?

Да обо всем. Как, впрочем, и я отвечаю им, возможно невпопад, и не то, что они бы хотели.

Мне это важно, и интересно, от незнакомых и плохо знакомых, о непонятном и неизвестном, о банальном, и давно забытом, и даже неважном. О политике, о коровах, о прошлом, о будущем - что особенно любопытно узнать, каким вы его видите.

Каждая тема привлекает. Как осень молодым вином и дымом костра, зима - скрипом снега под валенками, ожиданием перемен и весны, весна - надрывающимися от любви котами, вопли которых превращаются в первые грозы. Лето — фруктами, овощами, да просто за то, что в июле, за минут этак пятнадцать до восхода солнца можно пока ещё не прятаться от солнца.

Что ещё. Не все пишут, кто бы мог мне написать, да хоть о чем, раз не могут продолжить так же яростно меня поддерживать, как раньше. Но я их понимаю.

Пишу, а самому захотелось позвонить. И именно так, чтобы трубку снять, услышать длинный гудок, палец в диск. И не глядя в записную книжку с потёртыми временем записями, на память накручивать номер 5-4-726, и услышать голос матери:
- Если не срочно, тогда как сериал закончится, перезвоню.

Не, у меня и сейчас не срочно, просто хотел услышать твой голос. Да хоть вспомнить, как он звучит и рассекает умершее время.

Много осталось номеров телефонов в памяти, цифры сами всплывают. Хуторские. 5-4-626 — этот, само-собой, ветврача, и еще многих.

В те советские времена телефон был таким же атрибутом счастья, как машина, путевка в Сочи, майонез и растворимый кофе. Телефонный номер, проведенный кому-то, не стоявшему в очереди, по распоряжению обкома КПСС вместо пенсионерки, возглавлявшей список, послужил началом митингов и протестов в Волгограде. Которые в итоге привели в январе 1990 года к отставке первого секретаря Волгоградского обкома КПСС В.И. Калашникова.

Домашний номер в Иловле мне продал секретарь Иловлинского Райкома ВЛКСМ. Он же сам и договорился с начальником АТС о переподключении. Вы же понимаете, что в районном центре станичники всегда найдут, как договориться. Так до сих пор номер второго секретаря и шуршит.

Еще я помню шесть иловлинских номеров. Это большое везение было их узнать, да и сейчас, увы, тоже остаётся везением.

В начале 90-х, я был директором загородного ресторана "Казачий Курень". В те времена к нам хлынули потоки туристических групп из Польши. Раз в неделю обязательно турфирма завозила к нам одну точно. Не буду объяснять, что обед перетекал в базар. Тут же подъезжали перекупщики, валютчики и мелкие жулики. Приезжал и куратор, майор КГБ Залипухин.

После отезда поляков, он опрашивал официантов и швейцара в моем кабинете, естественно, без меня. Кто из поляков хотел наладить с ними контакт, не вербовал ли, не приглашал ли в Польшу, не выведывал ли о военных частях и заводах.
Барахло и даже валюта его не интересовали.

А так как эта процедура повторялась каждую неделю, а бывало и по три раза, всё превратилось в рутину. Как кондуктор, проверяющий билеты в автобусе дальнего следования. Сам по себе Залипухин был человеком порядочным, в крайнем случае по отношению к нам.

Мы тоже понимали эту рутину и абсурд в котором находились. Он приезжал чуть раньше тургрупп, я уступал ему своё место. Без всякой корысти кормили обедом, ну и, само собой, коньяк. Он много писал, много звонил с моего рабочего телефона. И просил, чтобы его не отвлекали.

Так вот, везение было в том, что звонил он, а распечатки, которые приходили в конце месяца на оплату, подписывал я. И было не трудно опознать шесть контактов майора КГБ, которым он звонил, по иловлинским телефонным номерам. Всех их я знал лично, как, впрочем, и все друг друга в Иловле. Но всё же это дополнительное знание пригождалось.

Интересно, что работая над материалами о закрытии церкви в Иловле в конце 1920-х, я узнал, что донос на тех, кто ходит в церковь, написал дед одного из обладателей тех номеров.

Не знаю как они сейчас, в каком статусе при ФСБ, но за одну особу не сомневаюсь. Впрочем, её я как-то уже упоминал.

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)


Ну вот, во Франции мы не тридцать три года, три месяца и три дня, как это обычно бывает в российских сказках, а чуть больше года.
Что совершенно не мало, почти 20 % всей жизни Якова. Кстати, он очень хорошо помнит перелет из Еревана в Париж через Афины.

В ожидании французских виз, я говорил Ольге, уж что-что, а свои пожитки за один день соберем. В отличие от всех других эмигрантов, кто тоже уезжал в Европу, раздавая вещи мешками. Ольга со мной соглашалась, что, наверное, меня и сбило с толку. Теперь я утверждаю, что прожив втроем, хоть даже пять месяцев в скитаниях, это невозможно. Даже запасы продуктов, одеяла, подушки, носильные вещи, чемоданы, посуду, книги нужно раздать по знакомым и незнакомым перед тем, как двигаться дальше.

Вот лично у меня это были рабочая одежда и обувь. Их я отдал индусам с которыми вместе работал. Книги, которые я собрал в Ереване, тоже пристроить не проблема, народ здесь из России все больше грамотный, особенно детские.

Но самое ценное, вернее нужное, и вот лично мне позволившее выдержать тяжелую работу — таскать на этажи мешки с цементом, перемерзшим песком и щебнем, бетонные блоки, и уже обратно в мешках строительный мусор, грузить, выгружать в грязи, под снегом, в мороз и дождь. Так вот, самое ценное, что у меня было, кроме уверенности в своей правоте, это наше донское сало и мёд с междуречья.

Тут история вообще сентиментальная. Вот представьте, что вы подняли на 5 этаж 110 мешков цемента, оттуда же спустили на своем хребту столько же мешков с битым кирпичем. И вот к вам заходит Человек, которого вы знаете. Всего на час, между рейсами в Европу из России, чтобы передать сало и мед. Индусы плакали. А когда я им сказал, что он специально прилетел, чтобы привезти сало, они начали кланяться ему, потому как были уверены, что он на личном самолете прилетел.

Непроизвольно, но общение в нашей интернациональной бригаде, где было два индуса, два армянина и я из России, сложилось на русском. Особенно индусам нравилось "нахуй", когда того требовала обстановка. А она требовала этого очень и очень часто.

Но сало и мед — это, конечно, не всё, что этот Человек для меня сделал. Нарочито пишу Человек с большой буквы, потому как и сколько он помогал — это отдельный рассказ. Как впрочем и о многих других, чьих имен пока невозможно назвать. Как не крути, тянет на пособие "Как сбежать от преследования в России".

Улетали мы из Звартноца рейсом в 5:30 утра. Перед этим пытался пристроить ключи от съемной квартиры в каком-нибудь кафе аэропорта. По договоренности с хозяевами, мы должны были заехать к ним в половине второго ночи по дороге в аэропорт, но они уснули. Не увозить же ключи с собой.

Увидев, что мы летим через Афины транзитом, ручную кладь добрые армянские сотрудники греческой авиакомпании по собственной инициативе взяли в багаж, что позже нас буквально спасло.

На погранконтроле пришлось понервничать. Ольга с Яковом прошли сразу. Меня же долго рассматривали, изучали паспорт. А потом и вовсе пограничница с ним ушла. Вернулась через пару минут, но мне показалось, что прошло полчаса. Ольга с Яковом смотрели на меня, стоящего у пустой кабинки, с той стороны границы… Я же был не то чтобы спокоен, но утешал себя, что если что, фактически, они уже не в Ереване.

Армения — не самый безопасный регион для российской оппозиции. Более того, там ещё многие автохтоны грезят СССР. Но пограничница вернулась, улыбнулась, подбодрила взглядом и пожелала счастливого пути. Ни с кем в жизни так радостно я не прощался.

Как бы там ни было, мы прилетели в Афины. Небольшой зазор во времени, огромные очереди на погранконтроле. После досмотра не было времени даже вставить ремень в джинсы. И, поддерживая спадающие портки одной рукой, вещи Якова другой, мы помчались искать выход на посадку. Он сам сумел каким-то чудом пробежать этот километр. Но мы прибежали не туда, а где был выход для бизнес-класса. Вид наш, за 10 минут до окончания посадки, был, наверное, такой жалкий, что нас пропустили.

Продолжение ⤵️

Продолжение ⤴️

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)

Через пару часов, в полупустом аэропорту имени Шарля Де Голля, мы, ополоумевшие, получив багаж, ещё долго пытались зачем-то найти погранконтроль, не сообразив, что раз пройдя его в Греции, уже не нужно штамповать паспорта в Париже.

Опять же, благодаря десятку помощников, нас встретили и отвезли в Жизор. Потому как опять же, благодаря всё тем же людям, мы сняли там относительно недорогое для Франции жильё, а главное для нас в тот момент — у русскоговорящей семьи украинки и корейца. Которые не раз помогали потом дельным советом.

По прошествии года я могу легко отгадать, какое время назад человек покинул Россию. Только что приехавшие говорливы, всем подряд рассказывают: почему и как уехали из РФ.
Через полгода они становятся менее разговорчивы, и даже участвуя тут в митингах и манифестациях закрывают лица.Эмигрантам трудно отделаться от российской боязни, что все телефонные разговоры прослушивают и переписку в сетях читает ФСБ. Здесь еще добавляется страх того, что где-то рядом, среди своих, обязательно есть агенты спецслужб.

Лично я считаю, среди российской эмиграции больше полезных идиотов. А агенты, конечно, есть, были и будут. Но куда опасней необоснованно называть, передавая от кого-то услышанное, кого-либо агентом, чем его проглядеть. Паника и страх — плохие помощники. Более того, если вы прочитали где-то, что уехавших россиян называют предателями за миску похлёбки, пособниками террористов и нетрадиционных ценностей, а также агентами ФСБ, можно с уверенностью сказать, что именно эту информацию пытаются распространить по заданию тех же российских спецслужб.

Еще раз: никуда от их агентуры не деться, но просто напомню принцип.

Когда во главе эсеров стоял агент царской охранки Азеф, то их работа была самой эффективной. Возьмем ту же российскую ЛДПР, созданную ещё КГБ, чтобы отслеживать несогласных. Во главе был поставлен кадровый агент —Жириновский. Дела у них шли ох как лихо, не то что сейчас. Владимиру Вольфовичу можно было всё. Его, продвигающего имперские нарративы, до сих пор считают многие настоящим оппозиционером режима. Господи, кого там только не считают нормальными людьми! Но пусть, спорить не будем, времени не остаётся.

Своих, с казачьих земель, и то распознать сразу не удаётся. Тут, в Европе, толпы каких-то наряженных в одежду из сельских клубов России, в папахах из плюшевых медведей повизгивают за войну на Украине, размахивая казачьими флагами (тут "размахивая" в значении "оскверняя"). С флагом России на сегодняшний день понятно: голубая полоса на белом фоне. Лично для себя я учредил донской флаг. Так как сине-желто-красный тоже загадили. Он уже, как и флаг РФ, не подходит для борьбы за правду. Вначале я хотел в центр флага добавить православный Крест. Но они и его опошлили, смешав со звездами.

Понятно, придёт время — и знамена, и кресты, да что там кресты, церкви придётся заново освящать. Было бы кому и для кого. По сему, я пользуюсь тем же сине-желто-красным, где по центру чёрный овал с белым цветком татарника. Можно было бы вертикально наши цвета, на французский манер разместить, но тут уже румыны опередили.

Когда-то в этом мире, люди мудрые и просто грамотные писали письма. Примерно такие же их читали.

Люди же мудрые, просто грамотные и рачительные, обычно это бывало весной, когда земля только-только начинает прогреваться не только от солнца но и от совести, в крайнем случае порядочности, в эту подготовленную почву сажали листочки, каллиграфически и коряво исписанные, с уже набухшими буквами.

И вот из них и вырастали люди, которые могли любить.

Во те славные времена почтальоны были разносчиками эмоций. И даже первым победителем возрождённой Олимпиады был почтальон Спиридон, получивший в награду бочку вина. А какой ещё он мог приз получить от де Кубертена.

Франция — это, наверное, одна из последних стран, кто ещё продолжает традиции романтической переписки даже в бюрократии.

Но всё же здесь, в Бордо, я вижу черных голубей. Это те птицы нетрадиционной для них расцветки, которые держат траур потому, что не могут возлюбленной даме из далёких стран принести весточку.

Ну вы помните, наверное, как сами рисовали голубей на конверте и старательно выводили, стараясь не сделать ошибок "Лети с приветом, вернись с ответом". Потом это стало почему-то пошлым и мещанским, а обкладывать матом и отрыгивать пошлые шутки и грязные проклятия в интернете — это изысканный вкус, литературный и лидерский дар.

Я ещё застал времена, когда почтальон размахивал долгожданным письмом перед носом получателя и требовал:
— Пляши.

А так же тревожный взгляд матерей, вглядывающихся с утра в перспективы улиц, в ожидании появления почтальона. Когда шла война в Афганистане и Чечне.

Про сегодняшних россиянок — не хочу, да и вижу их только в интернете уже полтора года, счастливо и сыто побеждающих. Лучше продолжу кормить потомков первой в мире авиапочты, эти хоть траур носят.

Стук в дверь отдается в груди автоматной очередью... Опять смуглый сосед сверху что-то уронил на нашу террасу. Трудно даже представить, как сейчас там, на Родине, можно описать утренний, с восходом солнца, бесцеремонно-грубый стук в дверь.

Да, и ещё, наверное, важно для всего человечества, как определения итогов жизни, понимать от кого хотел бы получить письмо на прочтение за минуту до смерти.

#рассказы_Прошаков #французский_дневник

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)

Солнце, чем-то возмущённое, и от того чрезмерное огненное для времени своего восхода, всё же миролюбиво оглядело меня, кормящего голубей, которых холодный матиналь изо всех сил пытался гнал в противоположную сторону, прочь от утреннего света.

Словно желая доказать мне своё неумолимое превосходство над дерзким ветром, а заодно над его непокорным полчанином — Атлантическим океаном, к которому он так стремился, светило ворвалось в мой дом сквозь оконные стёкла, и разлилось квадратной лужей на кухонном полу.

Я снял носки, закатал штаны по колено, и побрёл по воде цвета оконного стекла, словно на коровьем прогоне на реке Тишанке, где она не поднималась выше щиколоток. И так же парило воспоминаниями, как на восходе поверхность речки, тихо стекающей в Дон, средь не остывшей за ночь степи, одновременно охлаждая ступни и согревая где-то внутри, ниже горла.

#рассказы_Прошаков
Французский дневник
(Отрывок)

Из реки, пронизывающей Бордо, в воздух всплывают большие серебристые рыбины. Их рты и глаза светятся, потому как они наглотались звезд. Хвосты и плавники раскрашены десятками оттенков.

Над виноградниками Шато О’Брийон пролетают, гнездующиеся на Триподе Пельграна (1) большие ярко-жёлтые, как шмели в парке Ля Бешад, вертолёты. Выпустив из сверкающего брюха колёса, как белуга икру, уходят вниз по течению, или наоборот, поджав их к брюху, стремятся ввысь матовые, как столовое серебро, тушки авиалайнеров.

Вообще, в Бордо небо и Гаронна — это сообщающиеся сосуды. Потому, по беспокойно дышащей реке, все эти плавающие ажурные павильоны, бесшабашные, прикрывающиеся парусом от солнца, как мы рукой, юркие лодочки, и вальяжные, как аквариумные рыбы, речные "бато", украшенные корпоративными цветами TБM (2), забавляющие жителей и туристов, наверняка по ночам поднимаются к луне, чтобы доклевать с неба последние звёзды перед рассветом.

Вот уж кто-кто, а трамваи Бордо действительно причаливают к вокзалу. Все они переплывают по рельсам через реку, где из-за приливов дважды в день меняются высоты, течение, температура, водоросли, камни… Всё для того, чтобы почувствовать время нереста. Непременно под звон колокола стеклянные остановки, будь то в аэропорту, или в "Сталинграде"(3), наполняются головастиками, которые тут же превращаются в неторопливых людей, повешенных на телефонах, озирающихся эмигрантов, прижимающих скудные котомки, умиротворённых стариков и смеющихся над чем угодно детей, причём детей всех возрастов.

Между цветущих белым, жёлтым, красным и зелёным дымом деревьев, вьются черные кудри. Это дым от пароходов, привозивших сюда, в Бордо, рабов.

К вечеру все водители автобусов, виляющих задами по петляющим узким улицам, как чернокожие женщины бёдрами, с двумя лицами: одним задумчивым, в сторону дороги, и вторым — улыбающимся — к пассажирам. Из центра Бордо на все окраины перемещаются тысячи мужских надежд, эмоций, вспотевших запахами спиртного и духов женщин. Всё это смешивается, слегка, при торможении, взбалтывается, и начинает пахнуть безграничным сексом. А когда в очередной раз открываются двери, и вот вам — силь ву пле, месьёдам — свежий, ещё больше убеждающий в скорой близости тел, ветер с океана, что на конечной, там, за городом, чуть не доезжая места, где соединяется Гаронна с небом, где и будет этот шабаш…

Здания центра города выдыхают из себя родителей с сонными детьми, журналистов, художников, священников, волонтёров, бездельников, официантов и работников кладбищ. Вокруг остатков колизея, в радиусе километра, в спальных мешках, верхом на продавленных матрасах, в грязном тряпье спят бездомные. На брусчатке, бетоне, асфальте. Сражённые вином, пивом и шампанским, как поверженные гладиаторы.

Если их помыть, побрить и оторвать прилипшую к ним одежду, возможно под ними будут доспехи, помятые мечами соперников на арене, и судьбой. Прижавшись одной щекой к небу, другой к сердцу Земли, устав от дневного веселья, закрыв глаза так, чтобы слёзы не смогли стекать до Гаронны, грязным пальцем с ногтем, как клюв старого петуха ищет в соре что-то подходящее на прокорм, так и эти, поверженные горем и весельем своей жизни гладиаторы, ищут себе подходящее место на Земле. Или на небе — стать звездой, и чтобы тебя склевал пролетающий мимо, блестящий счастьем самолёт.

_______________________
Сноски в тексте:
1) Трипод - центральное здание госпитального комплекса Pellegrin, построенное в форме треноги. На крыше здания расположена взлетно-посадочная площадка медицинских вертолетов.
2) "Бато" — bateau (фр.), речной трамвайчик;
ТБМ — Transport Municipal de Bordeaux, система муниципального транспорта Бордо, в которую входят, в том числе, речные трамваи, связывающие правый и левый берега города в нескольких точках.
3) Здесь "Сталинград" — название площади и остановки общественного транспорта на правом берегу Гаронны.

#рассказы_Прошаков

Французский дневник
(Отрывок)

Уже через пару недель вызреет полынь междуречья. Засохшими голубыми метёлками, с благородным отливом серебряной сбруи будет поперек такта платиновых волн ковыля, подыгрывать солнцу.

Здесь, в Аквитании, полынь —словно в цветочном магазине супротив нашей низенькой и коренастой, духмяной. Запах — не надышишься.

Пройдет ещё пару недель, и это будет сухостой. И только после августовских дождей с заката до восхода, а с середины сентября и по отаве, пойдёт опять свежая изумрудная, встанет рядом с посохшей ещё с весны.

По утренней росе будет стелиться смородиновым смрадом, в аккурат под распухшими низкими серыми осенними тучами, которые, словно охотничьи собаки, обнюхивают степь. И так до первых морозов, с наступлением которых, безоговорочно уступит запаху прелой травы.

У нас её — молодую, холодящую ладони, мякотную — собирают впрок, в пучки с 18 по 24 мая. Подсовывают под притолку, чтобы отбить мышиный дух, да и возбуждённых котов. По курятникам и собачьим будкам, так как всяких блошек-вошек отпугивает. Да что там эти безобидные паразиты, в бане — вещь незаменимая.

В парилке пол, устланный полынком, гонит из тела всякое сволочное, нечистое и дьявольское. Плеснёшь на раскалённые камни-песчаники, которые до этого лежали в степи на Каркагоне под солнцем, а перед тем на дне окияна миллионы лет, и вся нечисть из тебя на полóк ниже опускается. Ещё ковшик поддашь — она, окаянная, ещё ниже... И так до тех пор, пока не убежит и дверью не хлопнет.

Дед Саня Чекунов говорил, что ведьмы парной с полынком не терпят. Кто-кто, а он в этом понимал толк. На дух не переносил он общественные бани и коллективные парилки. Имел, хоть и вросшую наполовину в землю, но свою баньку.

- Да, это што, как овечью отару прогоняют по траншее, наполненной водой с креолином. Ничем ваша помывка в совхозной бане ни от казарменной, ни от лагерной не отличается. Да и Манька-банщица в красном фартуке.

- Так мы ж с пивой!… (привезённым в трёхлитровых банках, посланным спецально за тридцать километров гонцом на тракторе в буфет на станцию Качалино).

- С пи-и-и-и-во-ой они идут, дуры малолетние, — передразнивал он сорокалетних мужиков и продолжал, — с бабой надо итить в баню, а не с пивой. Попариться, обмыться, потом как к ней приложиссья…

Тут он медленно сгибал руку в локте и сжимать кулак с таким напряжением и удовольствием на лице, что начинал мелко-мелко вибрировать:
— Ух, и каааак!.. — тут он, неожиданно легко, как дирижёр, плавно, словно его оркестр играет "Венский вальс", опускал руку. — И ты ажнык чуешь, как там у неё внутрях всё шаволиця. Посля приди домой, да с ней по рюмочки, на сон. А с пива, только ссать криво.

- Так у нас и водочка, — и трясли сеткой-бесстыдницей, где звенели бутылки с водкой по три шестьдесят две.

— Так вы это не купаться идёте, а прям, как на работу в совхозе.

Хохот заглушал звон бутылок. Дед Саня продолжал:
— Да и не водка это — сучок* пакостный. Вот по два восемьдесят семь — то водка была… — вздыхал старик.

— Ну и память у тебя, дед, — уже уходя, не оборачиваясь, отвечали любители общественной бани.

Теперь уже я помню разговоры про водку по три шестьдесят две, и что это была настоящая, а не эта, по четыре двенадцать, пять тридцать и тд. Да и постарше я сегодня, оказывается, на целый год тогдашнего деда Чекуна. И помню ещё картошку по 14 копеек. За такую память, пожалуй теперь на Родине можно и иноагентом стать.

Хотя я и не имею возможности уже вторую весну, с 18 по 24 мая, с холмов, вдоль Бобрового буерака, заготовить для эстетического успокоения души полынка. Упасть на него лицом вниз, чтобы не видно заслившихся газ, примять своими проблемами и мыслями. Пошептаться, разоткровенничаться до кома в горле. И придавленному, распаренному солнцем, выслушивать утешение и советы.

#рассказы_Прошаков

Французский дневник
(Отрывок)

То, что тут мне нужно сортировать бытовой мусор, всё-таки привыкаешь. Это происходит почти так же быстро, как и то, что ты начинаешь фильтровать свою речь, ну, например, когда с тобой хочет поговорить человек, облечённый карательной властью в России.

Всего пара недель Ольге потребовалась от невероятного для россиянина "белый пакет для пищевых отходов, сумка для стекла, чёрный — для пластика и бумаги" до вкрадчивого "ты что, хочешь платить штраф? Poubelle — это тебе не помойка", и уже грозного "чему ты учишь Якова?"

Теперь я безжалостно сортирую мусор под мойкой. Для компоста и вторичной переработки в дальнейшем и создания рабочих мест для таких же, как я, эмигрантов.

И лишь стеклянные банки и бутылки бережно отношу в сумке из мешковины, которая стоит и постепенно наполняется в чуланчике. Вы, которые сегодня там, на Родине, варите варенье. Как и я, ещё два года назад в это время, бережно варил клубничное, помешивая и смакуя пенки с закипающего вишнёвого. Упихивал и взбадривал молодым чесноком и маслянистым укропом первые малосольные огурцы. И всё это раскладывал по стеклянным банкам. Хранимым ГОДАМИ. У меня на хуторе есть банка с 1947 года, не говоря про 1960-е и 1984. Любовно и тщательно стерилизованные, так в Институте мозга банки под извилины выдающихся коммунистов не мыли, даже для Ленина и Сталина.

И вот можете себе представить, с каким трагизмом я несу это ненужное мне тут сокровище в контейнер для стекла…
Все эти стеклянные банки для меня превращаются в котят, а я сам — в бессердечное чудовище, которое несет топить слепых беспомощных существ.

Вот этот — с абрикосовыми пятнышками на шерсти. Вот этот, семисотграммовый, с бабочкой и узором от прованских трав. Блестящая литровая бутыль из-под растительного масла с дозатором, с оливковыми глазами, как у недельного щенка, когда я ее бросаю, кажется поскуливает. И этот звук отдаётся эхом в колодце из домов. Винные бутылки — стойкий и мужественный матерьял, как из кино, где белогвардейцы расстреливают красноармейцев, а те поют "Интернационал".

И вот я, потрясённый, бреду домой с пустой мешковиной. Чтобы снова опустошать в застолье тару, заполняя её пустоту книжными фразами.