Панславизм, - идея культурного и языкового братства славянских народов, - зародился еще в середине 19 века на волне общеевропейского романтизма с его “возвратом к корням”. И, понятное дело, несмотря на вроде бы очевидный посыл, - стремление к объединению, - этот панславизм почти сразу же раскололся на ряд политических тенденций, обоснованных различиями во взглядах последователей общеславянской идеи на роль “собственного” народа. Уже на первом славянском конгрессе в Праге в июне 1848 года чехи требовали создания для себя автономии в составе Австро-Венгрии, поляки вещали о собственном национальном мессианизме, русские голосили о главенстве великороссов в общем движении, слабо представленные южные славяне, требуя освобождения от турецкого гнета, выдвигали проект учреждения некоего “южно-славянского королевства”. Светом в оконце был только наш соотечественник Миша Бакунин, - тогда еще не вполне анархист, - предлагавший создать революционно-демократическую самостоятельную и равноправную славянскую федерацию. Короче, уже на ранних этапах панславизм скрипел и качался, раздираемый дискуссиями о моделях славянского содружества.

А после Крымской войны (1853-56), когда панславянские идеи были взяты на вооружение Российской Империей в качестве обоснования своего экспансионизма, былой революционный дух совсем улетучился. Т.о., второй славянский конгресс в Москве в 1867 прошел под лозунгом объединения всех славян вокруг российского ядра, которое конечно же только и думает о том, как бы сделать жизнь родных братушек лучше и краше. Идиотизм ситуации в том заключался, что в этот же самый момент, в качестве ответа на польское восстание 1863 года, российская пропаганда была полна антипольской риторики, в корне противоречащей тому, о чем в Москве рассказывали русские делегаты, расписывающие светлое будущее великой славянской империи со столицей в Константинополе, управляемой железными рукавами доброго русского царя. 

Читать далее: https://telegra.ph/Sovetskij-panslavizm-07-11

Про критическое осмысление Абдуллой Оджаланом роли “национального государства” в деле построения и саморазрушения “реального социализма” я как-то уже писал. А вот другим устаревшим, с его точки зрения, положением, которое подрывало социализм в своей основе и продолжает негативно сказываться в деле теоретического развития социалистической доктрины, является воспевание индустриализма.

С точки зрения Оджалана, индустриализм, - т.е. приоритет развития крупной машинной промышленности и смежных с ней отраслей, - создаёт комплекс общественно-экономических отношений, воспроизводящих капиталистическое мировоззрение даже там, где формально было провозглашено движение к социализму, где была ликвидирована буржуазия, где была “обобществлена” (передана под контроль государства) собственность на землю и средства производства. 

Этот самый индустриализм, - вопреки надеждам правых и левых технооптимистов, - на деле уничтожает природу, разрушает традиционные общественные связи и структуры, подчиняет каждого человека нуждам крупного производства и строгой системе промышленной иерархии, лишая его инициативы и фактически культивируя пассивную исполнительность перед системой, на которую сам человек влияния не имеет. Хотя “реальный социализм” формально стремился освободить производство от эксплуатации и погони за максимальной прибылью, индустриализм как система со всеми его причудами остался практически неизменным. 

Что привело, с одной стороны, к увековечиванию взаимоотношений в производстве, типичных для капитализма (а-ля “я начальник, ты дурак; ты начальник, я дурак”), а с другой - к гораздо худшему, чем при капитализме, отчуждению рабочих от результатов своего труда (низкой заинтересованности), из чего вытекало падение производительности и качества выпускаемого продукта, с чем руководящие товарищи безрезультатно боролись десятки лет, - от начала и до самого конца соцблока, - но так не смогли победить. Всего этого, согласно предположениям Карла Маркса, при социализме быть вообще не должно, ибо пролетариат стал хозяином, он взял свою судьбу в собственные руки, экспроприаторов экспроприировали и так далее.

В целом, суждение об индустриализме не лишено смысла, если мы вспомним какое огромное значение имели принципы американской системы фордизма (“негибкого массового/поточного производства”) на этапе советской индустриализации, да и в последующие периоды бега наперегонки с капиталистическим западом, у которого покупались/перенимались/похищались технологии в рамках “догоняющего развития”. (кстати насчет почтения большевиков перед американским индустриализмом и его капитанами, которые во многом и выстроили базу советского социализма, рекомендую хорошую статью “Американизация Советской России в 20-30 годы”).Коммунисты бичевали лишь “капиталистическую” сторону западных промышленно-организационных систем - ту самую роскошь хозяев, - а в остальном Ленина, Дзержинского, Сталина и других партайгеноссе эффективность производственных методов Форда или Тейлора воодушевляла на то, чтобы “экспортировать” эту модель для нужд строительства социализма, превратив всё социалистическое государство в громадную фабрику американского типа с чётким распределением труда и жесткой дисциплиной.

Соответственно, использование заимствованных технологий, сопровождающееся суровой политикой внеэкономического принуждения населения к труду, в условиях низкой промышленной базы дало действительно впечатляющий, с точки зрения экономики, результат. Который многие по сей день поминают добрым словом, восхищаясь статистическими цифрами эпохи сталинского рывка, не упоминая правда, какими экстраординарными мерами эти цифры достигались.

Однако затем, исчерпав потенциал экстенсивной модели роста и отказавшись от грубого принуждения, социалистическая экономика начала терять импульс и, не сумев выдвинуть альтернативной социалистической модели интенсивного развития, “реальный социализм” попятился к естественным для индустриализма капиталистическим методам “подстегивания” производительности.

Которые все больше входили в противоречие с плановым характером экономики и звучащими с трибун лозунгами, пока наконец это все не привело к закономерному демонтажу социализма, плановой системы и громадной части нерентабельного промышленного и сельскохозяйственного секторов.

Оджалан не уникален в своей критике капиталистического индустриализма, который якобы не может быть использован для социального освобождения масс. Хотя многие ранние социалисты типа Уильяма Морриса, Виктора Чернова или Мюррея Букчина, бичевали капиталистический индустриализм, уничтожающий природу и человеческое общество (отчего их можно отнести к основоположникам эко-социализма), критика индустриализма эпохи “реального социализма”, как я понимаю, это тенденция последних 20-30 лет, когда открылись возможности подвести неутешительные итоги социалистических экспериментов 20 века.

Почти в одно время с Оджаланом и почти идентичные идеи по поводу “социалистического индустриализма” высказывал американский радикальный эко-социалист Джоэл Ковел, указавший на то, что “реально существовавший социализм” не смог выйти за рамки индустриальной системы, созданной капитализмом и воспроизводящей в таком же, если не бóльшем масштабе, те же самые проблемы, которые порождает и “классический” монополистический капитализм: разрушение окружающей среды, отчуждение, консьюмеризм, бюрократизацию, упадок производственной культуры и выхолащивание любых, даже самых передовых производственных схем. 

Т.о., “реальный социализм” был представлен только в качестве системы общественной собственности на средства производства, функции которой, однако, определялись исключительно бюрократическим партийно-государственным аппаратом. Основная цель которого заключалась в банальном выживании в преимущественно военном соревновании с куда более экономически развитыми капиталистическими державами. Во имя чего большевики (да и прочие социалисты-революционеры, хватавшие власть в политически и экономически неразвитых странах) вынуждены были отказаться от дальнейшего развития социализма в плане построения “свободной ассоциации производителей”.

Подражание капиталистической производительности при отсутствии высокой технической культуры,  капиталистических же методов накопления и экономического стимулирования, вкупе с ущемлением демократических прав “отсталого” народа в условиях внешнего и внутреннего давления, бюрократизацией и вырождением управляющего аппарата, в конечном счете привели к тому, что реальный социализм, - при всех его безусловных достижениях в области социального обеспечения, - стал менее эффективен и менее симпатичен для широких масс, нежели архаичный рыночный капитализм. К которому в итоге стагнирующий социализм вынужден был откатиться, не сумев перешагнуть на следующий этап развития.

Что же предлагают взамен эти ученые мужи? Бичуя характерные как для капитализма, так и для “реального социализма” технологический оптимизм и логику продуктивизма с её манией безостановочного экономического роста, - который сам по себе при любом политическом строе не может не наносить ущерба обществу и окружающей среде в мировом масштабе, - что Оджалан, что Ковел, толкуют об условной “экоцентричности” производства, что видимо способно послужить неким тормозом галопирующего роста производства и потребления. Мне не совсем понятно, как это все должно функционировать на практике, но угадывается общий курс на создание взаимосвязанной системы коммун/кооперативов/общественных организаций, функционирующей не по жестким законам рынка, а на основе прудоновского мютюэлизма, натурального обмена, и “разгрузки” городов от излишнего населения с одновременным возвратом к гармоничному коллективному сосуществованию с природой. Лютая утопия, конечно, но, учитывая в какую дичь трансформируются индустриальные “города желтого дьявола” по всей планете с их бесчисленными и принципиально нерешаемыми проблемами (типа безостановочной трудовой иммиграции, потерей идентичности, атомизацией, тупиковым консьюмиризмом, транспортным коллапсом, упадком коммунальных услуг, загрязнением, адскими человейниками и т.д.), такая утопия в

конечном итоге выглядит довольно симпатично.

Ну и понятно, в отличие от мыслителей якобинско-бланкистско-большевистского разлива, желающих тащить несознательный народец к счастью железной рукой, Ковел, Оджалан и их последователи куда миролюбивей настроены, предлагая концентрироваться не на захвате политической власти активным меньшинством для проведения “революции сверху”, а строить снизу максимально удаленную от государства и постоянно расширяющуюся “постгосударственную и постиндустриальную модель” (ака “демократическая автономия” Оджалана), в рамках которой происходит массовая “мировоззренческая/культурная революция”. Без которой, дескать, социализм невозможен вообще никакой, но с которой и капитализм в прежнем виде тоже не сможет существовать, что открывает путь для “экосоциалистической революции”.

В Республике Бангладеш теперь жарко: выше 30 градусов температура подымается. Ну и с июня университеты страны охвачены массовыми протестами, которые в среду и четверг закончились столкновениями студентов с полицией в Дакке и Читтагонге (второй крупный город страны), в результате чего погибло, как говорят, 32 человека и более двух тысяч получили ранения. 

Чего это студентоза взбунтовалась? Студенты негодуют от того, что знаменитый бангладешский независимый Высокий суд вернул систему, по которой 30% государственных должностей зарезервировано за потомками тех, кто сражался и погиб в освободительной войне 1971 года. 

Война эта для Бангладеш сродни нашей ВОВ: тогда Бангладеш еще был в составе Пакистана и центральное правительство шло по пути унификации страны, ущемляя бенгальскую речь и желая, чтоб все говорили только на урду и ходили строем по приказу Исламабада. В марте 1971 пакистанская военщина решила быстренько расправиться с очередными волнениями бенгальцев, получив в ответ массовую партизанскую войну, в которой генералы-патриоты проиграли и Восточный Пакистан превратился в Народную Республику Бангладеш. 

Бенгальских повстанцев тогда поддерживали Индия, СССР и все прогрессивное человечество (“битлы” даже дали специальный концерт в знак уважения), а вот маоистский Китай и прокитайские коммунисты наоборот, восприняли бенгальский бунт как проявление “индийского гегемонизма”, тесно связанного с “советским социал-империализмом”, и оказывали всемерную помощь “прогрессивной пакистанской буржуазии”. В общем, все как всегда.

Вокруг всей этой военной истории Бангладеш создал соответствующий культ: с памятниками, парадами, фильмами/песнями и определенными патриотическими нарративами, которые пускаются в ход всякий раз, когда у господствующих кругов страны возникают внутренние проблемы.

Студенческие волнения последнего месяца - как раз из таких больших проблем. Дело в том, что в 2018 году, - тоже после массовых студенческих беспорядков, - действовавшая десятилетиями квота на госслужбу для потомков участников войны была отменена. Почему студенты взволновались? Потому что госслужба в Бангладеш до недавнего времени это чуть ли не единственная (кроме армейской стези) возможность обеспечения стабильного финансового существования и будущего пенсионного обеспечения (система всеобщей пенсии начала вводиться в Бангладеш только в прошлом году, да и то со скрипом). А резервация мест у государственного кормила для людей, чья заслуга заключается только в том, что они внуки неких “борцов за независимость”, по мнению огромного студенческого лагеря нарушало принцип равенства, прописанный в конституции и вело к деградации и так не сказать чтоб очень эффективного госаппарата.

И вот теперь, неожиданно для всех, эту популистскую систему задумали вернуть, ожидаемо вызвав массовый гнев учащихся. А чтобы, видимо, подкинуть дровишек в разгорающийся огонь недовольства, незабвенная и несменяемая матушка всех бенгальцев 76-летняя Шейх Хасина (годы правления 96-01, 09-настоящее время) решила обвинить протестующих в антипатриотизме. Заявив, что дурацкие студенты видимо забыли как “деды воевали”; как деды дали возможность им самим разговаривать на бенгальском языке и раз за разом свободно делать свой политический выбор в пользу самой Шейх Хасины; они наверное хотят, чтоб вместо честных внуков “борцов за свободу” в госсапарат пробрались “разакары”; они может и сами внуки этих самых “разакаров”, а?

Чтобы внести ясность: “разакары” - это общее наименование бенгальских коллаборационистов, которые в годы войны за независимость прислуживали пакистанской военщине, чьими руками по большей части и были осуществлены самые лютые преступления, подпадающие под понятие “геноцида”. Короче, для граждан Бангладеш “разакар” есть тяжелое оскорбление. И понятно, что бангладешское начальство решило таким образом ловко демонизировать студенческий протест, просто представив учащихся “врагами родины”, не имеющими права ходить под флагом, обагренным кровью патриотов 1971 года.

Неожиданно, студенты ответили на эту псевдопатриотическую демагогию массовым применением на своих демонстрациях слоганов а-ля “Кто мы? Разакары!” или “Кто ты? Кто я? Разакары! Так сказал диктатор”, что во многом спровоцировало насилие против протестующих со стороны проправительственной студенческой организации “Чхатра Лига”, действующей под прикрытием полиции и скорее напоминающей лайтовый вариант латиноамериканских “эскадронов смерти”. В итоге, изначально аполитичный ненасильственный протест взволнованного своим экономическим будущим студенчества перерос в массовые столкновения на улицах бангладешских городов под лозунгами “Долой диктатуру!”.

И хотя для Бангладеш беспорядки и политическое насилие с убитыми и ранеными являются скорее нормой, нынешний студенческий бунт по своему размаху несколько выбивается из общего ряда городских волнений, напоминая уже всамделишное стихийное восстание.

#Бангладеш