Парадокс проблемы суверенитета.
Проблему отношений между социалистическими государствами Маркс и Энгельс не рассматривали вообще. Социалистическая революция условно воспринималась ими как лавинообразный процесс, - навроде “весны народов” 1848-49, - который в короткие сроки должен был охватить весь стоявший на краю гибели капиталистический мир, превратив его в одну большую федерацию коммун или что-то типа этого. С этой точки зрения задаваться вопросом о том, на каких основах будут строиться отношения между субъектами этой федерации казалось, видимо, преждевременным - там уж ребята сами разберутся.
Взявшие власть большевики поначалу тоже подобными вопросами не задавались: в 1917-20 гг. казалось, что российский Октябрь положил начало той самой мировой революции. Мировой революции в итоге не случилось, а к 1924 году (после краха Таллинского восстания) стало окончательно понятно даже самым фанатичным большевикам, что революционная волна в Европе схлынула и надо что-то с этим делать. Ответом стало усиление разворота в сторону поддержки антиколониального национализма (не только в третьем мире, но и в Центральной Европе) с одной стороны и вынужденное изготовление теории “строительства социализма в одной стране” с другой. От былых мечтаний о всемирной федерации осталась лишь первая Конституция СССР (1924) с открытым доступом в него “всем социалистическим республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем”. В 1936 этот вызывающий пункт из следующей Конституции убрали.
К тому моменту СССР уже представлял собою полноценное государство со всеми причитающимися современному государству идеологическими чертами. В том числе, и с национализмом (ака советским социалистическим патриотизмом), принципом “обороны священных границ”, прославлением военной и промышленной мощи державы, возрастающей “русоцентричностью” и интеграцией в систему международных отношений (в т.ч. вступлением в 1934 в Лигу Наций, которую в эпоху революционного угара Ленин называл “союзом хищников”).
Иными словами, ранее презираемый марксистами устаревший принцип государственного суверенитета, противоречащий классовому взгляду и изначальному стремлению к преодолению национальных различий, был обновлен и поставлен в самый центр новой идеологической доктрины об “обретении” трудящимися наконец своей родины в лице СССР. Причем, не только русскими или грузинскими трудящимися, но и трудящимися всех стран, которые обязаны защищать это свое настоящее отечество даже через отказ от защиты суверенитета своих собственных “буржуазно-капиталистических” отечеств.
Такова была линия Коминтерна и международного коммунистического движения в 30-40-е годы, которое фактически превратилось в инструмент защиты государственных интересов СССР на международной арене. Из-за чего, в свою очередь, коммунистов и на Западе и на Востоке воспринимали исключительно как марионеток, беспрекословно следующих воле Москвы. Понятно, что токсичный имидж “национальных предателей”, работающих на иностранное государство, в основном мешал деятельности коммунистов за пределами СССР, нежели помогал. Осознание этой очевидной проблемы некоторым образом повлияло и на решение Иосифа Виссарионовича распустить Коминтерн.
Итак, пока в мире существовало только одно социалистическое государство идеологическое противоречие между пролетарским интернационализмом и государственным суверенитетом не бросалось в глаза, поскольку класс и государство в лице СССР были как бы едины.
Но с возникновением в Восточной Европе новых социалистических стран “народной демократии” этот вопрос приобрел некоторую остроту. Ибо теперь предстояло решить вопрос о выстраивании нового типа отношений между несколькими суверенными и формально независимыми социалистическими государствами рабочих и крестьян.
Семантически эти взаимоотношения именовались “социалистическим интернационализмом”; отличие от “пролетарского интернационализма” было в том, что теперь взаимодействие происходило между отдельными национальными государствами, а не между национально-обезличенными “международными пролетариями”.
продолжение
Проблему отношений между социалистическими государствами Маркс и Энгельс не рассматривали вообще. Социалистическая революция условно воспринималась ими как лавинообразный процесс, - навроде “весны народов” 1848-49, - который в короткие сроки должен был охватить весь стоявший на краю гибели капиталистический мир, превратив его в одну большую федерацию коммун или что-то типа этого. С этой точки зрения задаваться вопросом о том, на каких основах будут строиться отношения между субъектами этой федерации казалось, видимо, преждевременным - там уж ребята сами разберутся.
Взявшие власть большевики поначалу тоже подобными вопросами не задавались: в 1917-20 гг. казалось, что российский Октябрь положил начало той самой мировой революции. Мировой революции в итоге не случилось, а к 1924 году (после краха Таллинского восстания) стало окончательно понятно даже самым фанатичным большевикам, что революционная волна в Европе схлынула и надо что-то с этим делать. Ответом стало усиление разворота в сторону поддержки антиколониального национализма (не только в третьем мире, но и в Центральной Европе) с одной стороны и вынужденное изготовление теории “строительства социализма в одной стране” с другой. От былых мечтаний о всемирной федерации осталась лишь первая Конституция СССР (1924) с открытым доступом в него “всем социалистическим республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем”. В 1936 этот вызывающий пункт из следующей Конституции убрали.
К тому моменту СССР уже представлял собою полноценное государство со всеми причитающимися современному государству идеологическими чертами. В том числе, и с национализмом (ака советским социалистическим патриотизмом), принципом “обороны священных границ”, прославлением военной и промышленной мощи державы, возрастающей “русоцентричностью” и интеграцией в систему международных отношений (в т.ч. вступлением в 1934 в Лигу Наций, которую в эпоху революционного угара Ленин называл “союзом хищников”).
Иными словами, ранее презираемый марксистами устаревший принцип государственного суверенитета, противоречащий классовому взгляду и изначальному стремлению к преодолению национальных различий, был обновлен и поставлен в самый центр новой идеологической доктрины об “обретении” трудящимися наконец своей родины в лице СССР. Причем, не только русскими или грузинскими трудящимися, но и трудящимися всех стран, которые обязаны защищать это свое настоящее отечество даже через отказ от защиты суверенитета своих собственных “буржуазно-капиталистических” отечеств.
Такова была линия Коминтерна и международного коммунистического движения в 30-40-е годы, которое фактически превратилось в инструмент защиты государственных интересов СССР на международной арене. Из-за чего, в свою очередь, коммунистов и на Западе и на Востоке воспринимали исключительно как марионеток, беспрекословно следующих воле Москвы. Понятно, что токсичный имидж “национальных предателей”, работающих на иностранное государство, в основном мешал деятельности коммунистов за пределами СССР, нежели помогал. Осознание этой очевидной проблемы некоторым образом повлияло и на решение Иосифа Виссарионовича распустить Коминтерн.
Итак, пока в мире существовало только одно социалистическое государство идеологическое противоречие между пролетарским интернационализмом и государственным суверенитетом не бросалось в глаза, поскольку класс и государство в лице СССР были как бы едины.
Но с возникновением в Восточной Европе новых социалистических стран “народной демократии” этот вопрос приобрел некоторую остроту. Ибо теперь предстояло решить вопрос о выстраивании нового типа отношений между несколькими суверенными и формально независимыми социалистическими государствами рабочих и крестьян.
Семантически эти взаимоотношения именовались “социалистическим интернационализмом”; отличие от “пролетарского интернационализма” было в том, что теперь взаимодействие происходило между отдельными национальными государствами, а не между национально-обезличенными “международными пролетариями”.
продолжение
Blogspot
Таллинский путч 1924
А ведь сегодня ровно сто лет с того самого дня, как члены Коммунистической Партии Эстонии попытались устроить в этой стране вооруженную ре...
👍6
начало
Фактически же эти новые государства по-прежнему, - вопреки самому принципу государственного суверенитета, - должны были подчиняться воле Москвы вплоть до мелочей. Поскольку Москва продолжала оставаться столицей “отечества мирового пролетариата”.
Понятное дело, что эта противоречивая двойственность между национальным суверенитетом и фактически отрицающим суверенитет “социалистическим интернационализмом” сталинского извода слишком долго существовать не могла. Тем более, что внутри всех стран “народной демократии” в период 46-48 даже на высших уровнях цвели идеи “национального пути к социализму”, отличные от советской модели.
И цепь “социалистического интернационализма” таки разорвалась, причем слабым звеном оказалась наиболее “сталинская” из всех восточноевропейских партий, Компартия Югославии. Верхушка которой допустила непозволительную самостоятельность в революционной марксистско-ленинской интерпретации некоторых международных вопросов, что ставило под сомнение руководящую роль Москвы в дружной семье социалистических государств.
Реакция была мгновенной и крайне истеричной: югославские руководители в июне 1948 были обвинены в национализме, фашизме и шпионаже, изгнаны из международного коммунистического движения, а вслед за этим в других странах Восточной Европы начались репрессии против местных “титоистов” и сторонников “национального пути к социализму”, потенциально опасных для сохранения гегемонии СССР.
На короткий период (1949-53) пошатнувшиеся позиции Москвы были решительно восстановлены, однако смерть Сталина и сразу же вслед за этим начавшаяся “оттепель” вновь выдвинули на повестку дня вопрос о суверенитете, “адаптации марксизма-ленинизма к национальным особенностям” и отходу от универсальных методов строительства социализма, диктуемых из Кремля.
Первой ласточкой конечно был “новый курс” венгерского премьер-министра Имре Надя, выдвинутый в июне 1953 на фоне роста недовольства населения и в целом противоречащий суровой просоветской политике старого сталинца Матьяша Ракоши. После восстания в Берлине в том же июне того же года, СЕПГ в Восточной Германии так же принимает (с согласия Кремля) гораздо более умеренную “Политику нового курса”, отказавшись от форсированного социалистического строительства по жестким сталинским рецептам. После XX съезда КПСС в феврале 1956, на котором Хрущев признал, что социализм не может стереть национальных особенностей, но наоборот, должен их учитывать, курс на “суверенность” коммунистических партий в своей политике был окончательно легализован.
Причем теоретическую базу под эту суверенизацию подвел старый коминтерновский функционер и лидер Итальянской Компартии Пальмиро Тольятти, заявивший в июне 1956 года, что автономность, уважение к независимости и децентрализация должны стать базисом отношений как между компартиями, так и между социалистическими странами (т.н. “полицентризм”).
Однако политика децентрализации, применяемая как вне СССР, так и внутри него, неожиданно и очень быстро привела не ко всеобщей гармонии и взаимоуважению, а к разжиганию национал-коммунистических настроений в советских республиках и усилению тенденций на автаркию в социалистических странах Восточной Европы.
Парадокс состоит в том, что, если буржуазный и национально-центричный Запад начиная с 50-х годов шел по пути все более тесной и быстрой интеграции (через ЕЭС с его общим рынком и свободой перемещения рабочей силы и через НАТО с его общими вооруженными силами), то пролетарские страны коммунистического Востока, несмотря на священные догматы интернационализма, несмотря на учреждение Совета Экономической Взаимопомощи и Организации Варшавского договора, все больше обособлялись внутри своих национальных границ, взращивая под соусом “социалистического патриотизма” национал-центричность. Которая в итоге, - вполне закономерно, - привела сначала к крушению Варшавского блока, а затем взорвала изнутри и сам Советский Союз.
Фактически же эти новые государства по-прежнему, - вопреки самому принципу государственного суверенитета, - должны были подчиняться воле Москвы вплоть до мелочей. Поскольку Москва продолжала оставаться столицей “отечества мирового пролетариата”.
Понятное дело, что эта противоречивая двойственность между национальным суверенитетом и фактически отрицающим суверенитет “социалистическим интернационализмом” сталинского извода слишком долго существовать не могла. Тем более, что внутри всех стран “народной демократии” в период 46-48 даже на высших уровнях цвели идеи “национального пути к социализму”, отличные от советской модели.
И цепь “социалистического интернационализма” таки разорвалась, причем слабым звеном оказалась наиболее “сталинская” из всех восточноевропейских партий, Компартия Югославии. Верхушка которой допустила непозволительную самостоятельность в революционной марксистско-ленинской интерпретации некоторых международных вопросов, что ставило под сомнение руководящую роль Москвы в дружной семье социалистических государств.
Реакция была мгновенной и крайне истеричной: югославские руководители в июне 1948 были обвинены в национализме, фашизме и шпионаже, изгнаны из международного коммунистического движения, а вслед за этим в других странах Восточной Европы начались репрессии против местных “титоистов” и сторонников “национального пути к социализму”, потенциально опасных для сохранения гегемонии СССР.
На короткий период (1949-53) пошатнувшиеся позиции Москвы были решительно восстановлены, однако смерть Сталина и сразу же вслед за этим начавшаяся “оттепель” вновь выдвинули на повестку дня вопрос о суверенитете, “адаптации марксизма-ленинизма к национальным особенностям” и отходу от универсальных методов строительства социализма, диктуемых из Кремля.
Первой ласточкой конечно был “новый курс” венгерского премьер-министра Имре Надя, выдвинутый в июне 1953 на фоне роста недовольства населения и в целом противоречащий суровой просоветской политике старого сталинца Матьяша Ракоши. После восстания в Берлине в том же июне того же года, СЕПГ в Восточной Германии так же принимает (с согласия Кремля) гораздо более умеренную “Политику нового курса”, отказавшись от форсированного социалистического строительства по жестким сталинским рецептам. После XX съезда КПСС в феврале 1956, на котором Хрущев признал, что социализм не может стереть национальных особенностей, но наоборот, должен их учитывать, курс на “суверенность” коммунистических партий в своей политике был окончательно легализован.
Причем теоретическую базу под эту суверенизацию подвел старый коминтерновский функционер и лидер Итальянской Компартии Пальмиро Тольятти, заявивший в июне 1956 года, что автономность, уважение к независимости и децентрализация должны стать базисом отношений как между компартиями, так и между социалистическими странами (т.н. “полицентризм”).
Однако политика децентрализации, применяемая как вне СССР, так и внутри него, неожиданно и очень быстро привела не ко всеобщей гармонии и взаимоуважению, а к разжиганию национал-коммунистических настроений в советских республиках и усилению тенденций на автаркию в социалистических странах Восточной Европы.
Парадокс состоит в том, что, если буржуазный и национально-центричный Запад начиная с 50-х годов шел по пути все более тесной и быстрой интеграции (через ЕЭС с его общим рынком и свободой перемещения рабочей силы и через НАТО с его общими вооруженными силами), то пролетарские страны коммунистического Востока, несмотря на священные догматы интернационализма, несмотря на учреждение Совета Экономической Взаимопомощи и Организации Варшавского договора, все больше обособлялись внутри своих национальных границ, взращивая под соусом “социалистического патриотизма” национал-центричность. Которая в итоге, - вполне закономерно, - привела сначала к крушению Варшавского блока, а затем взорвала изнутри и сам Советский Союз.
Blogspot
Югославский радикализм в послевоенное время
Часть 1. Югославская модель народного фронта Часть 2. Международное влияние югославской модели народного фронта Хотя в течение 1945-47 гг. М...
👍22
Видимо, на фоне грустной истории одного давеча проворовавшегося патриота-военкора, на каналах “Ротный агитатор” и “Красный фронтовик” были сделаны посты о воровстве тыловых служб во время Великой Отечественной Войны.
А я вспомнил еще одну шикарнейшую историю, которую в своё время вычитал в газете “Коммерсант”, где время от времени выходили хорошие и нетривиальные материалы по советской истории.
История о том, как в разоренной войною Белоруссии, - наиболее пострадавшей части Советского Союза, - руководящие работники республики в 1944 году разворовывали и раздавали “родным человечкам” гуманитарную помощь, собранную для бедствующего населения службами “Красного креста” и “Красного полумесяца” СССР. Что не разворовали - оставили гнить в вагонах, частично даже портили (не со зла, а потому что плевать). Это было установлено проверкой во главе с представителем ЦК ВКПб в Минске и доложено Маленкову.
Естественно, руководители и работники складов были наказаны, а вот пользовавшиеся своим служебным положением получатели вещей, - в том числе и председатель Президиума Верховного Совета БССР Наталевич, который и сам присваивал гуманитарку, и жену к этому подключил, - отделались выговорами и воспитательными беседами.
Вторая часть статьи рассказывает о последующей проверке комиссии Министерства госконтроля СССР в июле 1946 года, которая выявила систематическое воровство и халатность в Белглавснабе, куда партийные товарищи и республиканские руководители во главе с председателем Совнаркома БССР и первым секретарем КПб Белоруссии Пантелеймоном Пономаренко регулярно засовывали свои руки, дабы порадовать себя, своих жен или своих коллег (сделать подарок от души) трофейными предметами ширпотреба и американской гумпомощью, продолжавшей поступать в разоренную страну.
Факты широчайшего обогащения (как бы теперь сказали - “кормления”) партийно-государственной номенклатуры только что вышедшей из войны Белоруссии выявлялись государственными комиссиями и далее. При этом знаменитый “сталинский порядок” не привел к каким бы то ни было трагичным репрессивным потрясениям. Несмотря на то, что министр госконтроля Мехлис напрямую обвинил в “систематическом разбазаривании госимущества и излишествах” все республиканское руководство, никаких “массовых расстрелов” не последовало. И тот же находившийся в фаворе у Сталина Пономаренко, передав в 1947 году пост первого секретаря КПб Белоруссии своему же ставленнику-клиенту Гусарову, укатил в Москву на повышение, занимая вплоть до смерти важные хозяйственные и партийные должности и борясь за торжество коммунизма во всем мире.
А я вспомнил еще одну шикарнейшую историю, которую в своё время вычитал в газете “Коммерсант”, где время от времени выходили хорошие и нетривиальные материалы по советской истории.
История о том, как в разоренной войною Белоруссии, - наиболее пострадавшей части Советского Союза, - руководящие работники республики в 1944 году разворовывали и раздавали “родным человечкам” гуманитарную помощь, собранную для бедствующего населения службами “Красного креста” и “Красного полумесяца” СССР. Что не разворовали - оставили гнить в вагонах, частично даже портили (не со зла, а потому что плевать). Это было установлено проверкой во главе с представителем ЦК ВКПб в Минске и доложено Маленкову.
Естественно, руководители и работники складов были наказаны, а вот пользовавшиеся своим служебным положением получатели вещей, - в том числе и председатель Президиума Верховного Совета БССР Наталевич, который и сам присваивал гуманитарку, и жену к этому подключил, - отделались выговорами и воспитательными беседами.
Вторая часть статьи рассказывает о последующей проверке комиссии Министерства госконтроля СССР в июле 1946 года, которая выявила систематическое воровство и халатность в Белглавснабе, куда партийные товарищи и республиканские руководители во главе с председателем Совнаркома БССР и первым секретарем КПб Белоруссии Пантелеймоном Пономаренко регулярно засовывали свои руки, дабы порадовать себя, своих жен или своих коллег (сделать подарок от души) трофейными предметами ширпотреба и американской гумпомощью, продолжавшей поступать в разоренную страну.
Факты широчайшего обогащения (как бы теперь сказали - “кормления”) партийно-государственной номенклатуры только что вышедшей из войны Белоруссии выявлялись государственными комиссиями и далее. При этом знаменитый “сталинский порядок” не привел к каким бы то ни было трагичным репрессивным потрясениям. Несмотря на то, что министр госконтроля Мехлис напрямую обвинил в “систематическом разбазаривании госимущества и излишествах” все республиканское руководство, никаких “массовых расстрелов” не последовало. И тот же находившийся в фаворе у Сталина Пономаренко, передав в 1947 году пост первого секретаря КПб Белоруссии своему же ставленнику-клиенту Гусарову, укатил в Москву на повышение, занимая вплоть до смерти важные хозяйственные и партийные должности и борясь за торжество коммунизма во всем мире.
Telegram
Ротный агитатор
В продолжение темы о тыловиках, которую поднял «Красный фронтовик». Приведенный ниже документ был направлен Управлением особых отделов НКВД на имя начальника Главного управления тыла Хрулева и Главного политуправления Щербакова 20 января 1943 года.
«Особым…
«Особым…
👍13