Однажды я решила превратить свою студенческую работу о школе в статью. Пока я писала этот текст, я узнала о третьей важной фигуре — человеке по имени Отл Айхер, который стал последним ректором школы. Этот дизайнер-график руководил разработкой фирменного стиля для Lufthansa, а потом, уже вне школы, разрабатывал пиктограммы для Мюнхенской олимпиады.
Я попробовала уложить всё это в один текст, но конечно, это совсем не полная картина — и я до сих пор не знаю, почему школа закрылась и что конкретно там случилось. Предполагаю, что кто-нибудь мог заподозрить в школе прокоммунистическую направленность и не на шутку встревожиться — или случилось какое-нибудь финансовое обострение, или всё сошлось. На последнем фото в тексте старенький Вальтер Гропиус вещает в рупор на студенческой демонстрации — под знаменем Bauhaus, конечно.
А статья вот здесь.
Я попробовала уложить всё это в один текст, но конечно, это совсем не полная картина — и я до сих пор не знаю, почему школа закрылась и что конкретно там случилось. Предполагаю, что кто-нибудь мог заподозрить в школе прокоммунистическую направленность и не на шутку встревожиться — или случилось какое-нибудь финансовое обострение, или всё сошлось. На последнем фото в тексте старенький Вальтер Гропиус вещает в рупор на студенческой демонстрации — под знаменем Bauhaus, конечно.
А статья вот здесь.
Текст про Люсьена Кролля, который я писала уже пару лет назад (ого), до сих пор кажется мне удачным. Не знаю, что в работе этого человека нравится мне больше — история про общежитие с забавным названием MéMé, которое похоже на улей и которое продолжило жить и после вынужденного ухода архитектора, или история про 12 монахинь, которые заказали Кроллю жилой корпус для общины.
1975-й, Бельгия, левацкий настрой деликатного архитектора и доминиканский орден с приданым в виде дубового гардероба, дверцы которого обязательно надо сохранить — всё это кажется каким-то невероятным, и в то же время это абсолютно реальная история.
Мне очень нравится выверенная (или не до конца выверенная) хаотичность этих зданий — да и озорство, с которым они, должно быть, создавались.
На фото то самое здание для доминиканского ордена в коммуне Оттиньи.
Текст вот здесь.
1975-й, Бельгия, левацкий настрой деликатного архитектора и доминиканский орден с приданым в виде дубового гардероба, дверцы которого обязательно надо сохранить — всё это кажется каким-то невероятным, и в то же время это абсолютно реальная история.
Мне очень нравится выверенная (или не до конца выверенная) хаотичность этих зданий — да и озорство, с которым они, должно быть, создавались.
На фото то самое здание для доминиканского ордена в коммуне Оттиньи.
Текст вот здесь.
На этой неделе все рассказывают о том, что Джеймс Таррелл получает какие-то миллионы на развитие своего кратера «Роден» благодаря Канье Уэсту.
Мне кажется, что Таррелл какой-то феноменальный мыслитель и художник, потому что всё, что он делает, очень просто — и при этом очень убедительно.
У меня есть статья-moodboard о нём и его проктах, которая, наверное, относится к моим любимым текстам. Пора уже когда-нибудь оказаться внутри его инсталляции.
Мне кажется, что Таррелл какой-то феноменальный мыслитель и художник, потому что всё, что он делает, очень просто — и при этом очень убедительно.
У меня есть статья-moodboard о нём и его проктах, которая, наверное, относится к моим любимым текстам. Пора уже когда-нибудь оказаться внутри его инсталляции.
Нашла забавный сайт французского архитектора по имени Axel de Stampa, на котором он показывает свои гифки со зданиями (он делал их для журнала AD) и проекты. В суть островов из мусора я не слишком вникала, а вот Casa Futebol показался мне остроумным.
Продолжаю рубрику #досадный_модернизм: архив Баухауза в Берлине на удивление крошечный, особенно по сравнению с расположенным рядом зданием — странно, что его ещё никто в кармане не унёс.
Ну и стройка, конечно, тут как тут.
Ну и стройка, конечно, тут как тут.
На этой неделе Ксюша Зверева написала большую статью о набережной томской реки Ушайки и проблемах общественных пространств в России — а я отредактировала.
Во время работы над текстом у Ксени был план, по которому мы шли, чтобы критиковать набережную предметно. Где-то в середине был пункт «Общественное пространство», который состоял из одной заметки: «Это нифига не общественное пространство!».
В общем, получился большой материал, над которым было приятно работать.
Во время работы над текстом у Ксени был план, по которому мы шли, чтобы критиковать набережную предметно. Где-то в середине был пункт «Общественное пространство», который состоял из одной заметки: «Это нифига не общественное пространство!».
В общем, получился большой материал, над которым было приятно работать.
Случайно наткнулась на несколько видео из мастерских MoMA, сделанных в преддверии выставки о наследии Фрэнка Ллойда Райта в 2017-м.
Моё любимое — видео о макете нереализованного небоскрёба St. Mark’s Tower, спроектированного в конце 1920-х.
Кажется, из-за того, что ты видишь всё через камеру, периодически возникает ощущение, что тебе показывают не макет столетней давности, а маленькое состарившееся и обветшавшее здание.
Этот эффект усиливается, когда сотрудники мастерской рассказывают и показывают, как они реставрировали его, как вычинили только одну часть, оставив другие фасады в первозданном виде — в общем, как работать по заветам Венецианской хартии.
Посмотрите — там всего 4 минуты.
Моё любимое — видео о макете нереализованного небоскрёба St. Mark’s Tower, спроектированного в конце 1920-х.
Кажется, из-за того, что ты видишь всё через камеру, периодически возникает ощущение, что тебе показывают не макет столетней давности, а маленькое состарившееся и обветшавшее здание.
Этот эффект усиливается, когда сотрудники мастерской рассказывают и показывают, как они реставрировали его, как вычинили только одну часть, оставив другие фасады в первозданном виде — в общем, как работать по заветам Венецианской хартии.
Посмотрите — там всего 4 минуты.
YouTube
Frank Lloyd Wright: Conserving St. Mark’s Tower Model
MoMA conservator Ellen Moody prepares a wood and paperboard model of Frank Lloyd Wright’s St. Mark’s-in-the-Bouwerie Towers for restoration. The St. Mark's Tower model will be one of many featured in the upcoming exhibition "Frank Lloyd Wright at 150: Unpacking…
Статья Domus об итальянском рационализме и «Группе 7» — для меня тескт пестрит новыми незнакомыми именами и объектами, не говоря уже о модернистских чёрно-белых фотографиях и невнятно-цветной съёмке Casa del Fascio.
На фото: Casa delle armi at the Foro Mussolini (Рим), Луиджи Моретти.
На фото: Casa delle armi at the Foro Mussolini (Рим), Луиджи Моретти.
Forwarded from Сad monkey
Архитектура прусского неоклассициста Карла Фридриха Шинкеля (1781-1841), для которой характерны тщательная работа с пропорциями и выделение отдельных архитектурных элементов, оказала большое влияние на Миса. По его собственным словам “ Старый музей (Altes Museum) Шинкеля был великолепным зданием. По нему можно было научиться всему об архитектуре - и я пытался это сделать”.
Терпеть не могу разговоры под грифом «Женщины в архитектуре» — мне всегда кажется, что делить архитекторов на мужчин и женщин совершенный абсурд, а сама постановка вопроса в этом ключе только закрепляет клише о каком-то неравенстве.
И между тем довольно странно, что даже любители этой повестки очень мало говорят на русском о Лине Бо Барди — итальянке, которая прожила большую часть своей жизни в Бразилии.
Если мне когда-нибудь удастся добраться до Сан-Паулу, я бы очень хотела увидеть музей MASP и фабрику SESC Pompéia, и ещё — экспериментальный во всех смыслах Teatro Oficina. А легендарный стеклянный дом Барди Casa de Vidro сейчас как-то не полностью открыт для посещений, насколько я знаю, но им и другим её наследием занимаются два её ученика — те самые, которых она так залихватски обнимает на фото.
Своими мыслями и восторгами по поводу этих зданий пару лет назад я делилась вот в этом тексте.
И между тем довольно странно, что даже любители этой повестки очень мало говорят на русском о Лине Бо Барди — итальянке, которая прожила большую часть своей жизни в Бразилии.
Если мне когда-нибудь удастся добраться до Сан-Паулу, я бы очень хотела увидеть музей MASP и фабрику SESC Pompéia, и ещё — экспериментальный во всех смыслах Teatro Oficina. А легендарный стеклянный дом Барди Casa de Vidro сейчас как-то не полностью открыт для посещений, насколько я знаю, но им и другим её наследием занимаются два её ученика — те самые, которых она так залихватски обнимает на фото.
Своими мыслями и восторгами по поводу этих зданий пару лет назад я делилась вот в этом тексте.
Наткнулась на документальный фильм Tokyo melody, снятый в 1985 году. В нём прекрасный и немного самовлюблённый Ryuichi Sakamoto с синими макияжем объясняет, почему он работает только над музыкой, понятной широкой аудитории, не боится краситься и мало с кем может работать (разве что со своей женой).
Мне всегда больше нравились пианистические, а не поп-электронные мелодии Сакамото, но рассказывает он увлекательно, и фильм, в котором постоянно мелькает и звучит Токио, очень интересно смотреть. А вместе с первыми компьютерами, смешными сценическими костюмами и безумными уличными плясками на 55-й минуте всё это вообще напоминает кадры постперестроечной России — в общем, мне понравилось.
Мне всегда больше нравились пианистические, а не поп-электронные мелодии Сакамото, но рассказывает он увлекательно, и фильм, в котором постоянно мелькает и звучит Токио, очень интересно смотреть. А вместе с первыми компьютерами, смешными сценическими костюмами и безумными уличными плясками на 55-й минуте всё это вообще напоминает кадры постперестроечной России — в общем, мне понравилось.
Вчера мы с Софт Культурой собирали коллекцию со снимками архитекторов в костюмах, и я случайно нашла PDF, который галерея Serpentine выпустила в память о Захе Хадид.
В нём собрано много текстов, в которых Заху вспоминают друзья, коллеги и семья. Среди текстов есть небольшие заметки Айзенмана, Лагерфельда, Капура.
Я не прочитала все, но прочитала некоторые из них — и меня очень тронуло, как нежно все пишут о Захе. Например, Фрэнк Гери рассказывает, как он любил с ней преподавать и как при застройке кампуса Vitra он, Тойо Ито и Николас Гримшоу под впечатлением от конкурсного проекта клуба «Пик» посоветовали Заху как архитектора для маленького проекта пожарной станции — и решили, что смогут помочь ей, если возникнет недостаток практических знаний.
Стивен Холл превратил свою эпитафию в историю о том, как Заха шаг за шагом выходит в открытый космос. В ней несколько эпизодов, и в первом из них он и Колхас подпригивают от удивления, сидя в креслах жюри на защите студенческого проекта. Ну а сам Колхас остроумно пишет о том, как он дружил с Захой, как часто она плакала во время учёбы и как верила в свои идеи.
И после всего этого я подумала о том, что архитектурные бюро всегда прочно ассоциируются с чьим-то именем — и что это действует и наоборот: иногда трудно отделить фигуру основателя от бюро.
Когда я слышу имя Хадид, я всегда думаю не о ней, а о её проектах как о поп-феномене. Работа её бюро очень небесспорна со всех точек зрения (Колхас, кстати, прекрасно обходит стороной вопрос формы в её архитектуре: он просто предлагает смотреть на неё как на один феноменальный проект и не вдаваться в подробности), но благодаря wow-эффекту имя Захи знают люди, далёкие от архитектуры. И в общем, всё это не вызывает во мне тёплого отклика, особенно при том, что перед глазами у меня всё время встаёт проект реновации Кузьминок, который на самом деле был сделан уже после её смерти.
Но после кучи личных деталей из этого текста я как-то впервые внимательно подумала о ней — и о том, что все эти слова о Захе как о феномене не пустой звук. И ещё я вспомнила декорации для гастрольного тура Pet Shop Boys, которые она спроектировала в 1999-м.
А на фото — Заха и владелец Vitra Рольф Фельбаум на открытии той самой пожарной станции (по-моему, первого её реализованного проекта): вместо поминальных слов Фельбаум решил показать пару снимков.
В нём собрано много текстов, в которых Заху вспоминают друзья, коллеги и семья. Среди текстов есть небольшие заметки Айзенмана, Лагерфельда, Капура.
Я не прочитала все, но прочитала некоторые из них — и меня очень тронуло, как нежно все пишут о Захе. Например, Фрэнк Гери рассказывает, как он любил с ней преподавать и как при застройке кампуса Vitra он, Тойо Ито и Николас Гримшоу под впечатлением от конкурсного проекта клуба «Пик» посоветовали Заху как архитектора для маленького проекта пожарной станции — и решили, что смогут помочь ей, если возникнет недостаток практических знаний.
Стивен Холл превратил свою эпитафию в историю о том, как Заха шаг за шагом выходит в открытый космос. В ней несколько эпизодов, и в первом из них он и Колхас подпригивают от удивления, сидя в креслах жюри на защите студенческого проекта. Ну а сам Колхас остроумно пишет о том, как он дружил с Захой, как часто она плакала во время учёбы и как верила в свои идеи.
И после всего этого я подумала о том, что архитектурные бюро всегда прочно ассоциируются с чьим-то именем — и что это действует и наоборот: иногда трудно отделить фигуру основателя от бюро.
Когда я слышу имя Хадид, я всегда думаю не о ней, а о её проектах как о поп-феномене. Работа её бюро очень небесспорна со всех точек зрения (Колхас, кстати, прекрасно обходит стороной вопрос формы в её архитектуре: он просто предлагает смотреть на неё как на один феноменальный проект и не вдаваться в подробности), но благодаря wow-эффекту имя Захи знают люди, далёкие от архитектуры. И в общем, всё это не вызывает во мне тёплого отклика, особенно при том, что перед глазами у меня всё время встаёт проект реновации Кузьминок, который на самом деле был сделан уже после её смерти.
Но после кучи личных деталей из этого текста я как-то впервые внимательно подумала о ней — и о том, что все эти слова о Захе как о феномене не пустой звук. И ещё я вспомнила декорации для гастрольного тура Pet Shop Boys, которые она спроектировала в 1999-м.
А на фото — Заха и владелец Vitra Рольф Фельбаум на открытии той самой пожарной станции (по-моему, первого её реализованного проекта): вместо поминальных слов Фельбаум решил показать пару снимков.
❤1